|
| Пророки апокалипсиса |
После некоторых стартовых сложностей Нerzelеid (Скорбь), дебютный альбом секстета из Восточного Берлина Rammstein стал настоящим бестселлером и второй год держится в немецких чартах наравне с новым диском Sehnsucht. Сингл Angel (Ангел) тоже разошелся в количестве, достаточном чтобы стать золотым: броская индустриальная баллада почти без помощи радио уже давно перешагнула 250-тысячный рубеж. А в 1997 году Rammstein был выдвинут на очень серьезную германскую премию Echo в категории "Лучший новый немецкий исполнитель". Значительное достижение для группы, песни которой не проигрывались почти ни одной радиостанцией, и в адрес которой в прессе звучали преимущественно негативные комментарии: чаще всего речь шла о "неонацистском роке", "эстетской идеализации фашизма" и "абсолютно бессмысленной и бессодержательной похвальбе своей силой". Сама группа до сих пор сохраняла хладнокровие и не реагировала на эти нападки, уйдя с головой в работу.
Rammstein окольным путем добились, чтобы культовый режиссер Дэвид Линч взял две композиции из их дебютною альбома для саундтрека своего последнего фильма "Шоссе в никуда". "Мы послали Линчу наш первый CD потому, — рассказывает клавишник Flake подоплеку этого курьеза, — что надеялись: возможно, когда-нибудь он снимет нам видеоклип. В конце концов, все мы — большие поклонники его творчества. Однако в то время съемки "Шоссе в никуда" были в самом разгаре, и ему некогда было заниматься каким-то видеоклипом. Но какие-то глубинные токи нашей музыки должны были увлечь его, и, по-видимому, так и произошло, потому что он вдруг решил использовать для "Шоссе в никуда" две композиции — Rammstein и Heirate mich (Жени меня). Огромная честь для нас! Дэвид не понимает по-немецки ни слова, но это не имеет никакого значения; для него была важна атмосфера песен. Он инстинктивно почувствовал, что наше видение мира очень близко ему. Ведь в его фильме, говоря упрощенно, речь идет о шизофрении, опасности, одержимости, о личном апокалипсисе. А это некоторые из тем, разрабатываемых нами с самого начала. В этом отношении сотрудничество представляется вполне логичным. У него и у нас постоянно идет речь об искусстве провокации и о провокации в искусстве ".
Несомненно, заявления подобного рода способствовали созданию искаженного представления о группе и ее притязаниях. Rammstein постоянно говорили (и говорят до сих пор): "Мы не хотим объясняться. Если людям кажется, что мы их провоцируем — очень хорошо, так и должно быть. Если они считают нас романтиками — нас, конечно, это тоже устраивает. Если же они просто потешаются над нами, считают нас комедиантами — тогда вообще полный порядок. Сами себя мы, пожалуй, представили бы как ''современных развлекателей".
Несомненно, заявления подобного рода способствовали созданию искаженного представления о группе и ее притязаниях. Rammstein постоянно говорили (и говорят до сих пор): "Мы не хотим объясняться. Если людям кажется, что мы их провоцируем — очень хорошо, так и должно быть. Если они считают нас романтиками — нас, конечно, это тоже устраивает. Если же они просто потешаются над нами, считают нас комедиантами — тогда вообще полный порядок. Сами себя мы, пожалуй, представили бы как ''современных развлекателей".
Добавьте сюда название группы, напоминающее о злосчастном гессенском местечке Рамштайн, где во время неудачных летних учений десять лет тому назад погибло около 70 человек. И, наконец, сценическое шоу, в ходе которого шестеро полуобнаженных мужчин похваляются своими натренированными мускулами и взрывают пиротехнические ракеты.
Это развлечение? Чистой воды шоу? Заигрывание с дьяволом?
Еще раз вспомним о Дэвиде Линче. Его последний фильм — как и музыка Rammstein — скандальный, радикальный, шокирующий и порой просто злой. Но и этот фильм, и музыка Rammstein, сделаны в традиции страшных историй, кошмарных снов, в традиции классической Черной Романтики. Обратите внимание: Линч использует обе песни Rammstein как раз в тех моментах фильма, где ужас достигает своей высшей точки. И эти песни, от которых многие критики сначала опрометчиво отмахнулись, как от "придурковатого фашистскою дерьма", сразу приобретают прямо-таки апокалипсическое измерение — далекое от всякой политической направленности.
"Политика. — говорит Flake Lorenz, — нас совершенно не интересует" И ему веришь. "Но если уж вам очень хочется классифицировать нас в политическом плане, — ворчит он, — то, пожалуйста, не относите нас к правым". Вероятность, что их новый альбом Sehnsucht, (Страстное желание) покончит со всеми этими спорами, очень мала. Такие песни как Tier (Зверь), Buck dich (Нагнись) или Bestrafe mich (Покарай меня) недвусмысленно провозглашают, что пощады и политической корректности от группы можно не ждать.
"Конечно, — ухмыляется Flake, — нашей работой мы хотим провоцировать. Однако я думаю, в сегодняшних ненормальных условиях жизни это даже хорошо. Наша эпоха настолько непрозрачна, что на нее можно реагировать только провокацией". Этот разговор несколько позднее был продолжен с гитаристом Паулем Ландерсом и ударником Кристофом Шнайдером.
Михаель Фухс: "Сегодня вы одна из самых благополучных групп Германии. Что изменилось в вашей жизни кроме того, что выписки из ваших банковских счетов выглядят гораздо приятнее, чем всего лишь несколько лет тому назад?"
Paul: "Ха, но все началось лишь пару месяцев тому назад, до этого деньги отнюдь не текли рекой. Теперь я наконец-то могу покупать себе красивые солнцезащитные очки, не спрашивая о цене. Для меня это нечто новое."
А что еще изменилось в твоей жизни, помимо появления новых солнцезащитных очков?
Paul: "Ну. теперь я могу потешить себя мыслью, что в состоянии купить виллу на море. Я всегда был бедным. И теперь появившиеся в кармане деньги доставляют удовольствие."
Некоторые журналы упрекают вас в том, что вы всего лишь уловили дух времени, а теперь умело стрижете с этого дивиденды...
Paul: "Это абсолютная чушь. Когда мы начинали, чарты были полны гранджевых и техно-групп, которые пели преимущественно по-английски. Мы не делали ничего подобного. Я не верю, что успех в наши дни можно планировать. Нужно просто делать свое дело и ждать, что когда-нибудь пробьет твой час. Так же, как это произошло с нами."
Беспокоят ли вас упреки в фашизме? Или, может быть, вы кокетничаете с этим имиджем?
Paul: "Повторяю еще раз: мы — немцы, мы поем по-немецки, мы ощущаем себя немцами. Уже одно это обстоятельство связывает нас со страной. И то, что она в течение 12 лет находилась в погубивших ее руках — это плохо. Колесо истории нельзя повернуть вспять. Но была и другая Германия — Германия 20-х годов, когда творили Брехт и Вайль. Кстати, именно в тот период я больше всего хотел бы жить в Германии, потому что это было увлекательное, захватывающее время. К сожалению, такие десятилетия многие — в особенности представители средств массовой информации — легко забывают. По-видимому, люди обладают способностью запоминать только плохое."
Тем не менее: угнетает ли вас имидж рокеров-фашистов, который на вас навесили?
Тем не менее: угнетает ли вас имидж рокеров-фашистов, который на вас навесили?
Christoph: "С другой стороны, представь себе, что мы изменим наш стиль и наш имидж в направлении, угодном критикам. Мы берем себе другое название, отпускаем волосы, прекращаем свои фейерверки на сцене и играем чистые и приятные поп-мелодии. Что же тогда от нас останется? Да ничего! Мы стоим там, где мы стоим, потому, что мы такие, какие мы есть. Обвинения в фашизме раздаются не только в наш адрес. В настоящее время они предъявляются всем без разбора. На подобные упреки вынуждены, например, отвечать Die Arzte и Die Krupps. Сегодня фашистом объявляют каждого поп-музыканта, который поет по-немецки или предпочитает более тяжелое и жесткое звучание. То, что происходит в настоящий момент, просто невероятно. Манипуляции средств массовой информации способствуют разжиганию страстей. Например, несколько месяцев тому назад MTV сфабриковала репортаж о нашем турне, в котором фрагменты нашего интервью были вырваны из контекста и смонтированы таким образом, что каждый человек неминуемо должен был прийти к выводу, что мы — националисты. Так меня снова сделали фашизоидом. Все незнакомое немецкие журналисты разносят в пух и прах. Порой в своей собственной стране мы кажемся себе чужеземцами."
В большинстве текстов ваших новых песен речь идет о сексе, чаще всего о садомазохистских отношениях. Можете ли вы идентифицировать себя с героем этих песен?
Christoph: "Лишь отчасти. Тексты — это дело Тилла, в них он рассказывает очень интимные вещи о своем внутреннем мире. А садомазохизм — его конек. Все остальные хотя и считают эти темы интересными, но не особо в них разбираются. Я не хотел бы оказаться в шкуре Тилла: его душу терзают сомнения и противоречия, он в равной степени моралист и чудовище. Он наслаждается, но он и страдает. Вероятно, именно поэтому он так убедителен в роли фронтмэна Rammsiein. "
Вам не кажется, что Тилл Линдеманн как певец и автор песен от многих своих навязчивых идей освобождается в творчестве, вместо того, чтобы реализовать их в жизни?
"Christoff: Несомненно! Rammstein для него определенно является местом, где он может дать полную волю своим безумным желаниям. В той или иной степени для всех нас группа является таким местом. И, думаю, это очень хорошо. Мы даже склонны к крайностям, так как считаем, что нормального сейчас и так слишком мною. Мы любим крайности!"
Тем не менее в выборе слов — вплоть до названий песен — вы не только не грубы и не распутны, но скорее даже осторожны и деликатны...
Paul: "Это потому, что мы романтичны. Нам очень обидно и больно, что немецкий язык постепенно приходит в упадок и все в большей степени сводится лишь к нескольким фекальным выражениям. Мы не хотим подходить к этому поверхностно. Собственно говоря, мы не очень современны. Тем больше нас радует успех. Он говорит о том, что культурный уровень в нашей стране еще не совсем в заднице."
|
|
